Теория содействия развитию и ее историческая эволюция

Д.П.Елагин, преподаватель, МГИМО МИД России, РУДН

Аннотация: В данной работе дается обзор эволюции теорий содействия развитию. Автор рассматривает как традиционные, мейнстримные направления, например, неоклассические, неокейнсианское и их современные ответвления, так и критические теории. В работе более подробно рассматриваются именно критические теории как отражающие незападный взгляд на проблемы социальноэкономического развития. К их ключевым современным направления отнесены мир-системная теория, постколониальные теории и теории постразвития. В работе констатируются значительные изменения и усложнение понимания проблем социального и экономического развития, что отражалось и в трансформации доктрин помощи. Так, мейнстримные теории отошли от телеологизма и западоцентричности в понимании социального и экономического развития, критические – признали некоторые позитивные последствия помощи со стороны развитых стран. Несмотря на определенные концептуальный прогресс, констатируем наличие проблем. Хотя исследователи говорят о партисипативности процесса содействия развитию, практика реализации программ помощи отстает, а Незапад зачастую остается «неуслышанным».

Ключевые слова: содействие развитию, теория развития, критические теории.

Development theory and its evolution

Denis Elagin, lecturer, MGIMO University

Abstract: This paper presents a short account of development theory evolution. It covers both mainstream approaches, such as neoclassical or Keynsean and their modern offshoots, and critical theories. This paper pays special attention to critical theories as reflecting the non-Western perspective on social and economic development. Currently, they comprise world-systems theory, postcolonial and postdevelopment theories. This paper argues that deep and profound changes in scientific conceptualization of development problems has been achieved, which has also influenced development assistance doctrines and priorities. Mainsream theories have abandoned teleologism and Western centrism in its understanding of development process, whereas critical theories have recognized some advances achieved with the help of the mainstream. However, despite this conceptual progress, there are still problems abound. Although researchers insist that development should be participative, the aid establishment have failed to fully embrace this principle and non-Western societies remain largely “unheard” in the development process.

Key words: development assistance, development theory, critical theories.

Теория содействия развитию начала оформляться как особое поле научных исследований во второй половине прошлого столетия. Импульсом для ее выделения стала необходимость восстановления экономик стран Западной Европы после Второй мировой войны и начавшихся после нее процессов деколонизации, когда стало очевидно, что многие постколониальные страны не обладают достаточными ресурсами для самостоятельного экономического развития и обеспечения политической устойчивости. Однако данная дисциплина так и не получила единого названия. Ее называют теорией развития, девелопменталистика или содействие международному развитию (в российской традиции более популярно последнее). Предметом дисциплины, адресованной государствам Глобального Юга, перешедшим в результате процесса деколонизации на путь самостоятельного развития, стало не само развитие, а, скорее, отсталость (политическая, экономическая, институциональная или др.) и поиск путей ее преодоления. В то же время критические подходы оспаривали в принципе правомерность применения такой терминологии и смещали предмет исследования в сторону изучения представлений о развитии и их деконструкции.

С момента своего зарождения теория развития была междисциплинарной: представляла собой синтез экономической, политической науки, а также социологии. Ее основу составили зародившаяся в рамках политической науки и социологии теория модернизации, а также активно развивавшаяся в 60-х гг. ХХ в. как отдельная дисциплина экономика развития (development economics). В дальнейшем теория развития обогащалась другими дисциплинами, например, институционализмом, политэкономией, конфликтологией, микроэкономическими исследованиями и др. Таким образом, теория развития с самого начала не была ограничена строгими дисциплинарными рамками, отражая многомерность процесса развития – необходимость не только экономических, но и социальных и политических изменений. В то же время говорить о существовании единой теории развития не вполне справедливо. Исследования развития, безусловно, представляет особое направление и сферу научных исследований, однако сами исследовательские подходы часто разрозненны и, хотя связаны отношениями взаимовлияния, существенно отличаются методологически и практически, часто стоят на принципиально различных позициях.

В данной главе нами будут рассмотрены основные вехи эволюции исследований в рамках теории развития и их воздействие на практики содействия развитию.

Выделение теории развития в качестве отдельного поля исследования произошло после Второй мировой войны и стало ответом на требования времени. Необходимость поствоенного восстановления экономик стран Западной Европы, а также деколонизация и неспособность получивших независимость государств обеспечить стабильное экономическое развитие актуализировали исследования того, как наиболее эффективно и оперативно добиться преодоления экономической отсталости, какую экономическую политику необходимо для этого проводить. Полноценные истоки этого научного направления можно проследить в публикациях американского публициста У.Липпмана и известного экономиста Дж.М.Кейнса. У.Липпман указывал, что для установления долгосрочно стабильного мирового порядка необходимо проведения политики, направленной на борьбу с отсталостью[1]. Дж.М.Кейнс в свою очередь считал, что бедность, которой подвержена значительная часть населения мира, может становиться причиной социальной и политической нестабильности[2].

Реализация программы плана Маршалла по восстановлению экономик Западной Европы способствовало актуализации проблемы содействия развитию на фоне деколонизации – изначально менее развитые страны не были охвачены программами развития, однако в условиях начавшейся Холодной войны они стали ареной стратегического противостояния СССР и США. Положение менее развитых стран в поствоенном мироустройстве стало основой для выдвижения французским социологом А.Сови концепции «третьего мира» - стран, не относящихся ни к капиталистическому, ни к социалистическому лагерям, подвергающихся маргинализации, но одновременно борющихся с ней[3]. Сегодня эта концепция, скорее, уже потеряла популярность – она воспринимается как способствующая более глубокой маргинализации и укоренению неравенства между развитыми странами и развивающимися.

Проблема содействия развитию менее развитых стран получила развитии в инаугурационная речь Г.Трумана 1949 г. В ней он отметил важность и возможности использования опыта промышленного и технологического развития развитых стран в целях улучшения качества жизни в менее развитых странах, однако идейной основой выступала вестернизация незападных обществ – перенятие ими ценностей и идеалов стран, добившихся успехов в экономическом развитии. Начавшаяся Холодная война и военное противостояние двух блоков (вылившееся в открытый военный конфликт на Корейском полуострове) не позволила перейти к реализации этих идей – приоритет был отдан военной помощи как более актуальной в тот период.

Активизация исследовательской деятельности, появление новых теорий, а также практических мероприятий в сфере содействия развитию произошла уже в 60-е гг., когда страны Глобального Юга стали основной ареной противостояния двух сверхдержав – СССР и США. Одновременно с этим происходило развитие критических теорий, появилось Движение неприсоединения, члены которого отказывались от участия в составе военно-политических блоков, однако сформировать единую альтернативную повестку в сфере содействия международному развитию не получилось. Хотя сотрудничество по линии Юг-Юг в последние годы увеличивалось в объемах, оно уступает традиционной помощи. К тому же, оно далеко не полностью подпадает под определение официальной помощи развития, не всегда включает в себя необходимый для этого грант-элемент.

Представители критических теорий утверждали, что практика содействия развитию только усугубляет проблемы менее развитых стран – в результате критике подверглась доктрина и само понятие «развития» как идеологизированное и сконструированное вокруг западных политических и экономических институтов, в результате чего практики содействия развитию приводили к внедрению западных институтов в странах Юга без учета национального контекста. Кроме того, мероприятия помощи, по мнению представителей критических направлений в сфере исследований развития, способствовали укоренению зависимости менее развитых стран от развитых государств.

Ответом на критические замечания в 90-е гг. ХХ в., после завершения Холодной войны, стал синтез неоклассической и институциональной теорий, актуализация микроэкономических подходов в сфере содействия развитию, а также рост популярности междисциплинарных исследований. В результате этого программы помощи стали включать не только экономический, но и политический и социальный компоненты – ориентироваться на трансформацию и увеличение эффективности национальных институтов как способ преодоления разрыва в уровне развития.

Далее, придерживаясь хронологического подхода, мы более подробно рассмотрим эволюция исследований в сфере развития.

Классическая парадигма

Классическая парадигма в теории развития представлена преимущественно экономикой развития, теорией модернизации и неоинституционализмом с их последующим синтезом – новой институциональной экономикой и политэкономией развития. Классическая парадигма, таким образом, представляет мейнстримные направления экономической и политической науки, а также социологии.

Однако существует и другая классификация. Так, Р.А.Хигготт относит структурализм и мир-системную теорию (критические направления теории развития) к классической парадигме[4]. Это понимание базируется на схожести подходов в понимании собственно «развития» и отделяет их от более современных критических теорий. Представители классической парадигмы понимают развитие как процесс, неразрывно связанный с социальным прогрессом, а также фокусируются на «макроструктурах» как на барьерах, которые необходимо преодолеть для того, чтобы придать импульс процессам социально-экономического развития. Кроме того, все они, пусть и предлагая различные рекомендации для преодоления разрыва в уровнях развития, изначально опирались на макроэкономические исследования (хотя новый институционализм и политэкономия развития впоследствии переориентировались на микроэкономический подход).

Кейнсианство

Кейнсианство стало первым направлением экономической науки, проработавшей механизмы преодоления разрыва в уровнях развития Развитие понимается кейнсианцами как линейный процесс – модернизация (которая понимается прежде всего как индустриализация) приводит к изменениям во всех сферах жизни общества, постепенной глобальной конвергенции и унификации.

Центральная роль в этих процессах отводится экономическому росту (именно он является основой модернизации) при незначительном внимании к институциональным изменениям. Предполагалось, что они произойдут автоматически при обеспечении стабильных темпов экономического роста. Это акцентировалось и разработанными кейнсианцами теориями порочного круга нищеты, указывавшими, что для увеличения уровня жизни необходимо превышение показателей темпов экономического роста над темпами роста населения. Рост бедности в свою очередь приводил к политической нестабильности (порочному кругу политической нестабильности). Целью содействия развития, соответственно, провозглашалась стремление помочь отстающим страна выбраться из «ловушек развития».

Идея конвергенции развитых и менее развитых вытекает из кейнсианских моделей экономического роста (например, модели Харрода-Домара), предполагавшими капиталоцентричность развития. Для достижения устойчиво высоких темпов экономического роста необходимо вливание капитала (аккумуляция сбережений и инвестиций) в национальную экономику. Роль более развитых стран состоит в том, чтобы предоставить эти ресурсы менее развитым и тем самым способствовать созданию импортозамещающих промышленных производств, которые обеспечат экономический рост. Проведение экономической политики и определение сфер для приложения инвестиций уже является прерогативой непосредственно менее развитых стран. Изначальную инертность их экономик можно преодолеть за счет масштабных инвестиций из более развитых стран. В интерпретации кейнсианской теории большого толчка в дальнейшем в результате действия эффекта мультипликатора-акселератора это позволит нарастить уже национальные сбережения и инвестиции и отказаться от иностранной помощи.

Теория модернизации

Теория модернизации в теории развития возникла в рамках политической и социологической науки, что стало отражением того, что в начале 60-х гг. ХХ в. проблема развития стала занимать не только экономистов, но и представителей других социальных наук.

Одной из первых теоретических разработок в рамках теории модернизации стал структурный функционализм Т.Парсонса[5]. Основной темой его исследований была трансформация обществ из традиционных в современные (собственно модернизация). Способность к модернизации он понимал в духе теории эволюции и связывал ее с адаптивностью и способностью обществ к адаптации. А она в свою очередь объясняется наличием эволюционных универсалий. К их числу он относил социальную стратификацию, культурную легитимацию, бюрократическую организацию и монетарную и рыночную системы. Чем более развитыми системами и институтами обладало общество, тем проще проходил процесс его адаптации к изменениям.

Позднее теория Т.Парсонса подверглась активной критике. Она связана с нормативностью теории Т.Парсонса – в основном она отражала ценности западных обществ и те институты, которые позволили им стать лидерами экономического и технологического развития. Кроме того, введенные им в научный дискурс понятия «традиционного» и «современного» общества стали фактически синонимичными западной и незападной формам политической, социальной и экономической организации общества.

Развитием идей Т.Парсонса стала концепция перехода к самоподдерживающемуся росту У.Ростоу. Он обозначил пять стадий роста: традиционное общество, период предпосылок для взлета, взлет, движение к зрелости, эпоха высокого массового потребления, а впоследствии добавил еще одну – стадию поиска качества жизни, когда на первый план выходит уже духовное развитие человека. Развитие У.Ростоу понимал как синоним высоких темпов экономического роста; в центре внимания оказывались соотношение инвестиций и темпов роста ВВП без значительного внимания к социальным и институциональным аспектам.

В политической теории важное значение книги Г.Алмонда и Дж.Коулмана 1960 г. «Политика развивающихся регионов»[6], в значительной степени посвященной политической теории развития. В этой книге ими рассматривались функции политических институтов, необходимых для развития. Они выделяли четыре «инпут-функции» (политическая социализация и мобилизация, выражение интересов, учет интересов, политическая коммуникация) и три «аутпут-функции» (разработка правил, применение правил и контроль за их соблюдением). Их подход предполагает, что тот или иной политической институт может одновременно исполнять многие из этих функций, однако в современных обществах (под ними они понимают страна Запада) функционирование институтов отличается высокой степенью специализации и четким разграничением полномочий между ними. Такая специализация способствует более высокой регуляторной эффективности, большей оперативности институтов в разрешении актуальных проблем развития и, следовательно, более быстрой модернизации обществ. Отметим, что эти идеи стали концептуальной основой для копирования модели организации западных политических институтов в развивающихся обществах.

Вторая волна теории модернизации развивалась, начиная со второй половины 60-х гг. ХХ в. Она уже была менее оптимистична в отношении перспектив экономического роста, модернизации политических институтов и демократизации развивающихся обществ. Так, С.Хантингтон обращал внимание на существование разрыва между развитыми и развивающимися обществами в уровне политической институционализации (в этом он развивал идеи Г.Алмонда и Дж.Коулмана)[7]. Распространение насилия и конфликтов, высокий уровень политической нестабильности, по его мнению, были результатом того, что степень политической институционализации не поспевала за темпами социальных изменений и ростом политического участия. Нестабильность, протесты и конфликты являются следствием недостаточных экономических возможностей на фоне активной социальной мобилизации и увеличения ожиданий населения в отношении результатов деятельности политических институтов. Для того, чтобы справляться с подобным давлением, необходимы эффективные политические институты – отсюда возникает идея о необходимости строительства эффективных демократий в менее развитых странах, так как они будут лучше справляться с проблемой управления политическим участием населения.

В 1970-е гг. происходит упадок идей кейнсианства (усилилась зависимость менее развитых стран от потоков капитала из развитых и их внешнеэкономическая зависимость) и теории модернизации. Одновременно с этим растет популярность критического направления и неоклассического направления в СМР.

Неоклассическая теория

Неоклассическая теория расширила контекст понятия развития. Она отказывается от капитального фундаментализма, под развитием понимаются уже не исключительно высокие темпы экономического роста. Акцент делается также на структурных преобразованиях экономики. Именно они призваны обеспечить развитие, которое понималось как преодоление структурных противоречий – дуализма экономики.

Основные идеи неоклассического направления связаны с опорой на собственные силы в реализации политики развития, а не на иностранную помощь (она может играть только вспомогательную роль), а также опору на внутренние факторы экономического роста – избыточные факторы производства и их более эффективное использование.

Однако, как и кейнсианцы, неоклассики предполагали, что менее развитые страны должны идти по тому же пути, что и развитые. В результате их рекомендации чаще всего были репликацией опыта развитых стран.

Новая институциональная экономика

Новый институционализм набрал популярность в 60-70-х гг. ХХ в. на фоне неудач и недостаточной эффективности кейнсианских и неоклассических рецептов политики развития.

Основные новшества, внесенные институционалистами в теорию развития, это внимание к особенностям государственного устройства, политическому режиму, неформальным традиционным институтам, нормам и ценностям, окружающей среде и ресурсам. Ими также был сделан шаг в сторону осознания нелинейности развития –традиционные институциональные структуры в менее развитых обществах будут неизбежно сохраняться и сосуществовать с современными.

В частности, в своей книге «Азиатская драма» шведский экономист Г.Мюрдаль показал, что рецепты кейнсианцев и неоклассиков не соответствуют контекстуальным характеристикам незападных обществ[8]. Он считал, что основная причина их отсталости связана с традициями и институтами незападных обществ, так как люди не заинтересованы в труде. Выход из такой ситуации состоит не в увеличении капитальных инвестиций, а в обеспечении населения продовольствием так, чтобы стимулировать более производительный труд.

Отсюда проистекает концепция базовых нужд и проблема человеческого капитала (наиболее известная по работам Т.Шульца) – происходит гуманизация теории развития, в ее центре теперь оказывается человек.

В результате в центре практик развития начиная с 70-х гг. ХХ в. оказывается борьба с бедностью. Речь президента Всемирного Банка в Найроби в 1973 г. сделала борьбу с бедностью и основной целью деятельности международных организаций. В основе этих практических методик лежит идея о том, что сокращение уровня бедности позволит освободить ресурсы, необходимые для инвестиций в человеческий капитал, а улучшение качества жизни (напр., питания, гигиены и т.п.) позволит увеличить физические и интеллектуальные качества будущих работников, сделает их более производительными. Добиться этого предполагалось благодаря инвестициям в образование и здравоохранение, инфраструктуру, создание условий для накопления капитала и инвестиций небольшими предприятиями. Изменения в целеполагании привели и к изменениям в практиках оказания помощи менее развитым странам – от бюджетных трансфертов к проектному подходу, ориентированному на взаимодействие на микроуровне, к которому добавлялось также оказание технической помощи.

Воздействие нового институционализма на теорию и практику содействия развития состоит также и в адаптации кейнсианских моделей экономического роста – была предложена неоклассическая модель Солоу, которая уже учитывала и инвестиции в человеческий капитал, а не только капитальные инвестиции.

В 1990 г. был разработан Индекс человеческого развития ООН, который определял уровень развития государств на базе нескольких критериев, включающих и индикаторы качества человеческого капитала – показатели качества здравоохранения и образования. Развитие, соответственно, стало трактоваться уже не только как экономический рост, но и сокращение уровня бедности и развитие человеческого капитала.

Критическая парадигма

Структурализм и мир-системная теория, ставшие основными критическими направлениями в теории развития, появились в 50-60-х гг. ХХ в. Исследования в рамках этих теорий развивались в странах Юга (но не исключительно) и отражали разочарование и недовольство помощью и западными рецептами развития, которые, по мнению исследователей, способствовали только усилению зависимого положения менее развитых стран в международном разделении труда и отставанию стран Глобального Юга. Одновременно с этим успех индустриализации и других мер (например, ликбеза) в СССР и рост популярности «новых левых» и неомарксизма заставляли исследователей обращать внимание и практики политики развитию в социалистических странах. В центре внимания критических исследований, как правило, находятся антагонизм и неравенство между развитыми и развивающимися странами (Севером и Югом) в международных и международных экономических отношениях.

Теория зависимого развития

Теория зависимого развития зародилась в результате работы Экономической комиссии для Латинской Америки в 40-50-х гг. ХХ в. Ключевыми авторами, развивавшими теорию, также были латиноамериканцами (например, Р.Пребиш, Ф.Кардозо, С.Фуртадо).

Изначально исследователи теории зависимого развития представляли реформистко-структуралистскую позицию, однако позднее теория зависимого развития получила развитие и в рамках неомарксистской мысли (А.Г.Франк), а также в работах исследователей из других развивающихся регионов (С.Амин). Впоследствии неомарксистская позиция даже стала более популярной, хотя в целом развивала и генерализировала идеи структурализма, применяя их к более широкому набору контекстуальных кейсов (включая страны Азии и Африки).

Представители реформистской позиции обращали внимание на зависимое положение менее развитых стран в глобальной капиталистической экономике. Оно является результатом неравноценного обмена между развитыми и менее развитыми регионами (которое в значительной степени является еще наследием колониальной системы, однако приобретение странами ЛА независимости преодолеть экономическую зависимость не позволило). Менее развитые страны поставляют на международные рынки сырье, однако промышленное производство остается сконцентрированным в развитых странах. Основная рекомендация реформистов – импортозамещение, производство промышленной продукции для собственного рынка. При этом Ф.Кардосо и Э.Фалетто, например, отмечают, что ситуация зависимости, скорее всего, сохранится, так как страны останутся зависимыми от производителей средств производства и технологий, хотя создание местных промышленных производств, ориентированных на внутренний рынок (даже если они организованы с помощью иностранных инвестиций или помощи) смогут придать динамизма национальной экономики[9]. С точки зрения реформистов, зависимое развитие не является результатом исключительно внешних факторов. Они указывают, что существуют также местные группы интересов, ценности и стремления которых могут совпадать (или они могут «делать вид», что они совпадают) с интересами внешних акторов (например, ТНК развитых стран).

Тем не менее наиболее популярным направлением в рамках теории зависимости была неомарксистская традиция мысли, одним из наиболее интересных представителей которого был А.Г.Франк. Известность приобрел его тезис о «развитии недоразвития»: «Страны, которые сегодня являются развитыми, никогда не были недоразвитыми, хотя они могли быть неразвитыми»[10]. По мнению А.Г.Франка, развитие и недоразвитие являются двумя сторонами одной медали. Он также обращает внимание на дву-/многомерный характер эксплуатации в глобальной капиталистической системе – с одной стороны она носит классовый характер (эксплуатация рабочего класса), с другой – глобальный – эксплуатация развитыми странами менее развитых (центром периферии). И те, и другие находятся в зависимом положении, причем буржуазия в менее развитых странах также получает выгоду от эксплуатации населения благодаря их связям с центром, однако по сути являются «люмпен-буржуазией», которая полностью зависит от расстановки сил в центре мировой системы[11]. Причина зависимого развития, по мнению А.Г.Франка, кроется в самой логике функционирования глобального капитализма – стремлению к аккумуляции капитала через неравноценный обмен (в форме торговли, инвестиций и эксплуатации рабочей силы стран периферии), благодаря которому центр присваивает прибавочный продукт стран периферии.

К похожим выводам в своих работах приходил и С.Амин. Он рассматривал развитие и недоразвитие как результат аккумуляции капитала в глобальных масштабах[12]. В его интерпретации неравноправность отношений центра и периферии и недоразвитие периферии связано с падением нормы прибыли в странах центра и экспорте капитала оттуда. Это приводит к неравной и несправедливой оценке стоимости труда в менее развитых странах, а эта присвоенная добавленная стоимость в свою очередь выводится из стран периферии и аккумулируется в странах центра. По С. Амину, недоразвитие проявляется в трех специфических чертах, характерных для экономического развития периферии: наличии значительных (даже экстремальных) диспропорций в развитии различных секторов экономики, отсутствию внутренних взаимосвязей между наиболее продуктивными секторами экономики менее развитых стран и их ориентации на внешние рынки и спрос со стороны цента, диспропорциях в международном разделении труда, в результате чего возникает неравномерная специализация менее развитых стран и их зависимость от иностранного капитала.

Несмотря на некоторые различия в интерпретации зависимого развития, А.Г.Франк и С.Амин приходили к схожим выводам по вопросу преодоления недоразвития. «Диссоциация» по А.Г.Франку и «разрыв связей» и «автоцентризм» по С.Амину предполагали, что политика развития в менее развитых странах может быть эффективной только, если она ориентирована на внутренние интересы. Для этого страны должны реформировать свою экономику с опорой на удовлетворение внутреннего спроса на продовольственные и инвестиционные товары, совершить переход от развития капитализма к социализму.

Мир-системная теория

С начала 70-х гг. прошлого столетия начала развиваться еще одно направление критической мысли – мир-системная теория. В своих посылках она похожа на теория зависимого развития, однако она представляет, скорее, попытку историко-социологического анализа. Постепенно она становится более популярной и занимает положение теории зависимости.

В основе понимания проблемы зависимости и недоразвития ведущего представителя мир-системной теории И.Валлерстайна лежит концепция «единого разделения труда»[13]. Историю мировой экономики он воспроизводит как историю расширения и распространения глобального разделения труда, которое постепенно охватило весь мир и достигло пика своего развития в эпоху неолиберальной глобализации. Подобно А.Г.Франку и С.Амину, он усматривает основную мотивацию глобального капитализма в накоплении капитала. Результатом этого становится перенос определенных отраслей экономики из стран центра на периферию, где ставка заработной платы в среднем ниже. Однако И.Валлерстайн (в отличие от А.Г.Франка) добавляет в мировую систему группу стран полупериферии, которые одновременно являются эксплуататорами и эксплуатируемыми в мировой системе. Рекомендацию по преодолению отсталости И.Валлерстайна в принципе аналогичны тем, что выдвигались А.Г.Франком и С.Амином – это опора на собственные силы и отказ от капиталистической системы.

Критика теорий зависимости и мир-системной теории в основном фокусируется на их избыточном внимании к материальным и экономическим факторам «недоразвития», детерминизме в их объяснении самого процесса развития, а также идеологизированности и политическая пристрастности. Некоторые из этих проблем преодолевают современные постколониальные теории и теории постразвития, которые анализируют другие аспекты «развития» – преимущественно его культурные и идентичностные аспекты.

Контрреволюция в теории развития

Период 80-х гг. прошлого века принято называть периодом контрреволюции в теории развития, что объясняется возвращением интереса к мейнстримным подходам. Они развивались в рамках неоклассического/неолиберального направления экономической теории. Одновременно с этим углублялся междисциплинарный синтез в теории развития, постепенное слияние полей и методов исследования в этой сфере экономической и политической наук, к которому также добавлялось влияние и других дисциплин, например, экологии.

Развитие неоклассической теории в 1980-е гг.

Контрреволюция и рост популярности неоклассических идей в их неолиберальной интерпретации связана с кризисом модели импортозамещающей индустриализации в развивающемся мире. Он проявлялся в снижении темпов экономического роста, усилении долговой нагрузки (и череде долговых кризисов в странах Латинской Америки в начале 80-х гг.), росте безработицы, социальной напряженности и т.п. в менее развитых странах. Кроме того, рекомендаций марксистского направления теории развития угрожали и позициям непосредственно стран-доноров, так как требования разрыва с глобальной капиталистической системой могли негативно сказаться на мировой торговле[14]. Основная идея неолиберальной контрреволюции в том, что для эффективного развития менее развитым странам необходимо снизить уровень государственного вмешательства в экономику, бороться с коррупцией, стимулировать частное предпринимательство. В 1989 г. Дж.Уильямсоном был сформулирован так называемый «Вашингтонский консенсус» как свод рекомендаций для проведения экономической политики в менее развитых странах Латинской Америки. «Вашингтонский консенсус» включает десять рекомендаций:

• Поддержание фискальной дисциплины (минимального уровня дефицита бюджета);
• Приоритетность здравоохранения, образования и инфраструктуры среди государственных расходов наряду со снижение государственных производственных субсидий;
• Снижение предельных ставок налогов и расширение сферы налогооблагаемых субъектов;
• Либерализация финансовых рынков для поддержания реальной ставки по кредитам на невысоком, но всё же положительном уровне;
• Свободный обменный курс национальной валюты;
• Либерализация внешней торговли (в основном за счёт снижения импортных пошлин);
• Снижение ограничений для прямых иностранных инвестиций;
• Приватизация государственных предприятий и госсобственности;
• Дерегулирование экономики;
• Защита прав собственности[15].

Десять рекомендаций Уильямсона опирались на три основных принципа: макроэкономическая дисциплина, рыночная экономика и внешнеэкономическая открытость. Постепенно они были приняты на вооружение и такими международными организациями, как Всемирный банк и Международный валютный фонд, который разрабатывал программы структурной адаптации и стабилизации для стран, оказавшихся в тяжелом финансовом положении. Трудности, испытываемые менее развитыми странами как в результате финансовых кризисов, так из-за последствий проведения структурных реформ привели к тому, что в содействии развитию 1980-е гг. рассматриваются как «потерянное десятилетие», когда темпы экономического роста многих ведущих менее развитых стран существенно замедлились.

Современная теория модернизации

Теория модернизация продолжила свое развитие в 70-90-е гг., постепенно избавляясь от некоторых проблем, свойственных работам авторов прошлых десятилетий. В частности, ключевые работы в русле теории модернизации представлены трудами Р.Инглхарта по демократизации, Ш.Эйзенштадта по множественности современности (multiple modernities), Й.Бурумы и А.Маргалита и их интерпретация оксидентализма, работам Д.Норта и его соавторов (прежде всего Б.Уайнгаста) по социальным порядкам и их воздействию на экономическое развитие.

Р.Инглхарт еще в 1970-х гг. предположил, что индустриализация и рост уровня благосостояния населения приводят к изменению ценностных ориентаций молодежи, их смещению в пост-материальную сферу. Молодые люди отдают приоритет свободе самовыражения и политическому участию в отличие от предыдущих поколений, для которых наиболее важными ценностями были закон и порядок, материальное благосостояние[16]. Позднее Р.Инглхарт пришел к выводу, что экономическое развитие, изменение ценностных ориентаций в обществе и политические нормы неотделимы друг от друга и происходят одновременно, хотя и с разной скоростью. Р.Инглахарт и К.Велцел утверждают, что демократизация является ожидаемым результатом социальной и экономической модернизации – изменение ценностных ориентаций молодежи в результате роста уровня благосостояния приводит к росту требований соблюдения прав и свобод и расширения возможностей для политического участия населения[17]. Экономическое развитие, соответственно, способствует демократизации общества в результате того, что возникает крупный образованный и обеспеченный средний класс с индивидуалистскими ценностными ориентациями, который уже в свою очередь будет способствовать трансформации общества в целом. Хотя идеи Р. Инглхарта повлияли на практики доноров в сфере содействия развитию и способствовали включению демократизации в повестку СМР, на деле не вполне очевидно, универсальны ли его выводы. Пример Китая показывает, что при сохранении существенного контроля над обществом экономическое развитие может не приводить к росту запросов на увеличение политического участия даже при росте индивидуалистских ценностей.

Интересны также идеи социолога Ш.Эйзенштадта. В своих работах он рассматривал воздействие глобализации на общество и высказывал идею, что вестернизация не является единственной и исключительной формой или оболочкой модернизации. По его мнению, могут существовать разные виды модернизаций, а сама «современность» является множественной в том смысле, что в разных контекстах она может приобретать различную форму. Он выделяет три элемента «программы современности»: культурный, политический и идентичностный[18]. Первый связан с идеационными изменениями: автономностью человеческой агентивности и отрывом от традиционных политических и культурных отношений подчинения и авторитета. Политический элемент проявляется в разрушении традиционных способов легитимизации политического порядка. Идентичностный проявляется в появлении и распространении более универсальных определений идентичности и коллективности. По мнению Ш.Эйзенштадта, «современность» (modernity) приняла различные формы в разных регионах мира в зависимости от тех социальных движений, которые там доминировали. Таким образом, разные формы и образы «современности» сосуществуют и находятся в состоянии конфликта и конкуренции друг с другом. Он отмечает, что в незападных обществах проникновение дискурса «современности» привело к радикальным трансформациям социального и политического порядка. Все формы «современности» имеют указанные элементы, однако, учитывая разные ценности и социальные институты, они могут проявляться по-разному. Ш. Эйзенштадт также рассматривает возникновение фундаменталистских движений как способ противостояния модернизации как одно из проявлений «современности». они апроприируют дискурс «современности» и пытаются воплотить в жизнь ее собственное видение.

Й.Бурума и А.Маргалит по-другому смотрят на проблему модернизации и «современности» и вводят понятие «оксидентализма». Они указывают, что он является результатом эссенциализации некоторых неотъемлемых черт «современности», таких как индустриализация, урбанизация, демократизация и индивидуализм, которые противоречат традиционным ценностям незападных обществ. Антивестернизм, однако, может возникать не только в незападных обществах (например, нацизм в Германии). Оксидентализм (который может быть как правым, так и левым) – это неприятие образа «современности» в форме западной социальной, культурной, экономической жизни и институтов. Метод оксидентализма – построение образа «врага» как сочетающего в себе все пороки с точки зрения местных ценностей и норм поведения[19].

Развитие неоклассической теории в 90-е гг.

В 90-е гг. неоклассики, реагируя на критику, предпринимают попытку отхода от детерминистского понимания развития, начинают уделять большее внимание глобальному контексту. Результатом этого становится политэкономический синтез, ярким примером которого можно считать работы нобелевского лауреата А. Сена и его концепции «развития как свободы». А. Сен понимал политические и гражданские права и их защиту как неотъемлемый элемент развития, тем самым он полноценно вводит в научный дискурс связку развитие-демократизация.

А.Сен указывал на наличие в демократическом обществе механизмов обратной связи и их позитивную роль. Так как у населения в демократической системе есть механизмы воздействия на принятие политических решений (через выборы, независимые СМИ и т.п.), оно может заставить правительство предпринять меры по предотвращению или ликвидации последствий катастроф (например, голода). В то же время подобное не всегда возможно в стране, где демократические институты отсутствуют, а механизмы обратной связи неэффективны или подавляются[20].

Идеи А.Сена, таким образом, являются синтезом неоклассической теории и нового институционализма. Они же получили развития в работах других исследователей – представителей так называемой политической экономии институтов и развития (Д.Норта, Б.Вайнгаста, Д.Аджемоглу, Дж.Робинсона и др.). Эти идеи нашли и практическое применение, способствуя внедрению в практику доноров требований к получателям помощи по демократизации и увеличению транспарентности бюрократических процедур.

Концепция человеческого развития

Концепцию человеческого развития является продолжением идей А.Сена, истоки которой можно увидеть в докладах о человеческом развитии ООН, инициатором составления которых был М. уль-Хак. Цель концепции – переместить фокус экономики развития с оценок национального дохода на проведение человекоцентричной политики. В результате была в том числе разработана методология расчета Индекса человеческого развития ООН. Все эти мероприятия были призваны привлечь внимание мирового сообщества к проблемам неравенства, в т.ч. гендерного, искоренения бедности. Под заметным влиянием концепции человеческого развития начинают функционировать все другие методологические и статистические проекты Программы развития ООН.

В конце 80-х в рамках новой институциональной экономики появляется концепция устойчивого развития. Эта концепция вводит новые идеи в практики СМР, оно становится более экологически ориентированным. В своем современном виде эта концепция существует с 1987 г., хотя ее истоки можно проследить и ранее, еще в 60-х гг.

Сама концепция является результатом деятельности Римского клуба, появившегося в 1968 г., а первой значительной вехой ее развития является доклад «Пределы роста», который был опубликован по результатам исследования, проведенного по заказу Римского клуба и опубликованного в 1972 г. Его целью был определение оптимальной модели поведения экономических агентов в условиях постепенного истощения ресурсов (под оптимальными понимались «устойчивые» сценарии, т.е. такие сценарии потребления ресурсов, которые позволят сохранить их и глобальную экосистему для будущих поколений). В докладе указывалось, что при условии сохранения уровня потребления (и при других «неблагоприятных» сценариях) к 2020 г. человечество могло столкнуться со снижением уровня жизни из-за превышения экологических и экономических пределов роста населения и промышленного производства, исчерпания запасов природных ресурсов, деградации сельхозугодий, роста цен на продовольствие и увеличения социального неравенства[21]. Алармизм доклада привлек внимание к проблеме и способствовал росту популярности идей более рационального потребления, а впоследствии и внедрению этих идей в практику СМР и политические рекомендации ведущих международных организаций.

В 1976 г. под руководством нобелевского лауреата Я.Тинбергена был создан доклад «Пересмотр международного порядка». Его авторы видели решение глобальных проблем в снижения глобального неравенства (т.е. снижении разрыва между развитыми и менее развитыми странами по уровню доходов, потребления, численности населения и т.п.). По их мнению, позиция, учитывавшая только количественную сторону экономического роста без внимания к проблеме исчерпания ресурсов и экологического следа, может привести к разрушению глобальной системы. Необходим переход к более рациональному, бережному потреблению, контроль за которым, по мнению авторов доклада, могли взять на себя ведущие международные институты, такие как Всемирный Банк. В то же время Римский клуб делал акцент на необходимость формирования «единого мирового порядка», который необходим для достижения социальной сплоченности на глобальном уровне[22]. Такая глобалистская повестка форума была причиной весьма настороженного отношения к его идеям, что препятствовало внедрению идей Клуб в практики СМР.

В 1991 г. был опубликован другой доклад Римского клуба «Первая глобальная революция», в котором отмечалось углубление глобального неравенства, опасность нерационального потребления ресурсов, которое может привести к глобальной катастрофе. Также в нем вводится понятие надлежащего управления (good governance), хотя оно и остается недостаточно проработанным и охватывает большое количество сфер (например, соблюдение прав человека, гарантирование политического участие, эффективность государственных формальных институтов и др.). Подчеркивается, что при сохранении плохого управления решение глобальных проблем невозможно[23].

С начала 1990-х гг. эти идеи входят и в практику СМР. Еще в 1987 г. был опубликован доклад комиссии Брунтлэнд (Международной комиссии по окружающей среде и развитию) «Наше общее будущее», где прорабатывалось понятие «устойчивое развитие», его составляющие и необходимость принятия политических изменений для его реализации. Две его составляющие – это «нужда» (удовлетворение базовых потребностей беднейшей части населения Земли – населения менее развитых стан) и «ограничения» (сокращение нагрузки на окружающую среду)[24]. Современное понимание обычно выделяет уже три компонента устойчивого развития – экономический (экономический рост необходим для удовлетворения базовых потребностей населения), социальный (под ним понимается социальный прогресс, обеспечение прав и свобод человека и т.п.), экологический (обеспечение целостности и устойчивости природных экосистем). Результат ЦРТ и ЦУР – вторые уже более полно отражают компоненты устойчивого развития

Концепция человеческой безопасности

Концепция человеческой безопасности появляется после Холодной войны под воздействием со стороны реалистской парадигмы теории международных отношений. На фоне завершения Холодной войны произошла также деполитизация содействия развитию: вопрос о принадлежности той или иной страны к капиталистическому или социалистическому лагерю перестал играть принципиальное значение, доноры стали более «разборчивыми» в выборе реципиентов, ориентировались на способность стран управлять финансовыми потоками, их прогресс в проведении структурных реформ[25]. Концепция человеческой безопасности также тесно связана с этими изменениями. Она предполагает центральность безопасности для укрепления возможностей людей по реализации человеческого потенциала. Изначально эта концепция развивалась в рамках социологического подхода. Понятие «человеческой безопасности» (human security) включала в себя взаимосвязанные компоненты, без которых безопасность человека не может быть обеспечена – экономическую, экологическую, продовольственную, общинную, личную, политическую и охрану здоровья. Источники угроз человеческой безопасности в толковании концепции могут быть различными, от природных катаклизмов до агрессии со стороны иностранных государств. После 2001 г. (под воздействием событий 11-го сентября) происходит постепенный пересмотр концепции. Новой концептуальной конструкцией, которая придет на смену концепции человеческой безопасности, станет секьюритизация развития, а также в целом рост значимости проблемы безопасности в дискурсе развития.

Политэкономия институтов и развития

В конце 80-х-начале 90-х гг. начинает активно развиваться новое направление экономики развитие, синтез новой институциональной экономики и теории модернизации, получившие условное название политическая экономия институтов и развития. Наибольшую известность получили работы Д.Норта и его соавторов (в особенности Дж.Уоллиса и Б.Вайнгаста[26]). Д.Норт рассматривает развитие институтов не как прогресс, а как динамическое развитие и изменение. Им и его соавторами в научный дискурс вводятся понятия порядков открытого и закрытого доступа. Порядки закрытого доступа являются базовой форма организации человеческого общества (и государства, соответственно) – они до сих пор составляют подавляющее большинство.

Порядки закрытого доступа характеризуются тем, что круг лиц, имеющих доступ к экономической ренте и принятию политических решений, органичен и относительно стабилен. Насилие между элитами ограничено существующей институциональной структурой (государственными институтами), а их рента зависит от стабильности этой структуры. Однако такое равновесия является неустойчивым – внешние шоки или последствия принятых решений могут его нарушить, что может приводить к вспышкам насилия.

Под модернизацией Д.Норт понимает трансформацию социального порядка, из порядка закрытого доступа – в открытого. Порядки отрытого доступа рассматриваются в духе веберианского понимания государства, которое обладает монополией на применение насилия, а экономические и социальные отношения в нем деперсонализируются (больше не зависят от личных отношений между контрагентами). Порядки открытого доступа возникают в результате трансформации порядков закрытого доступа. Это может произойти, если будет установлено верховенство закона для представителей элиты, устойчивой и деперсонализированной системы общественной организации и контроля над вооруженными силами, которые обеспечиваются механизмами защиты прав собственности и системой сдержек и противовесов, ограничивающих «произвол» со стороны государственных институтов и поддерживающими баланс между различными ветвями власти.

Д.Норт, Дж.Уоллис и Б.Вайнгаст приходят к выводу, что порядки открытого доступа более эффективны в достижении экономического роста и роста общественного благосостояния. Это возможно в результате расширения права доступа к принятию решений, подвижности границ элиты, наличию механизмов обратной связи. Все это позволяет вырабатывать более эффективные решения, отражающие интересы широких групп населения[27]. К похожим выводам приходят и другие представители данного направления, в частности, Д.Аджемоглу и Дж.Робинсон, отмечающие, что именно институциональные фактор более полно объясняют различия в уровне развития между различными странами и регионами, и именно страны с инклюзивными институтами показывают более высокие уровни как экономического роста, так и политической стабильности[28].

Активизация исследований в сфере воздействия институтов на политическое и экономическое развития государств привела к определенным сдвигам и в практиках содействия развитию. Так, программы содействия развитию были переориентированы на проведение институциональных преобразований, которые были нацелены прежде всего на развитие гражданского общества, защиту прав человека и гражданина, обеспечение прав собственности и совершенствование инвестиционного климата, транспарентность электоральных процессов и процессов принятия политических решений. Кроме того, одним из условием получения государ

Секьюритизация развития

В 90-е гг. ХХ в. происходит всплеск конфликтной активности, еще в этот период исследователи, аналитики и комментаторы обращают внимание на то, что страны, сталкивающиеся с конфликтами, и ситуация в них могут становиться источниками глобальных угроз[29]. Они ввели в оборот термин «несостоявшееся государство» (failed state). Под ним понимается связь слабости государственных институтов (фактически речь шла о дезинтеграции некоторых государств, например, Сомали или Афганистана) с распространением глобальных угроз, в т.ч. международного терроризма, наркопроизводства, региональных вооруженных конфликтов. Позднее этот термин вышел из употребления. Международные организации стали использовать понятие «нестабильные» или «неустойчивые» государства (fragile state) и постконфликтные ситуации) или неустойчивые государственные состояния (state of fragility).

Идея о том, что государства, не преуспевающие в экономическом развитии и неустойчивые в политическом отношении, привела к спорам в научном сообществе, которые имели и практическое значение. С одной стороны, помощь таким государствам необходима, потому что без нее им не выбраться из ловушки конфликтности, с другой – институты в них слабы и не способны эффективно контролировать территорию страны, которая фактически находится в руках различных негосударственных акторов, что фактически означает, что финансовая помощь не может быть эффективной. Отсюда следовал вопрос: кому же адресовать помощь? Изначально подход доноров к таким реципиентам помощи приводил к их маргинализации, так как они явно не соответствовали стандартам эффективности использования помощи, а стандартные инструменты содействия развития в них не были эффективными. Им предоставлялась преимущественно гуманитарная помощь, правительства государств-доноров избегали взаимодействия с ними, отдавая предпочтение проектному подходу и взаимодействие через НГО.

События 11-го сентября изменили отношения к таким странам. В середине 00-х они стали приоритетными реципиентами помощи развитию, а в 2007 г. КСР ОЭСР принял 10 Принципов оказания помощи «нестабильным государствам», которые годом позднее были включены и в Аккрский план действий. Эти 10 принципов утвердили важность государственного строительства, недопущение маргинализации отдельных реципиентов, взаимосвязь между экономическими и политическими целями содействия развитию, важность контекстных характеристик реципиентов. В 2011 г. также был опубликован ежегодный доклад Всемирного банка о мировом развитии «Конфликты, безопасность и развитие»[30], в котором отмечалось необходимость укрепления легитимности и увеличения эффективности работы государственных институтов для предотвращения вспышек насилия в менее развитых странах. Таким образом, взаимодействие с «неустойчивыми государствами» ввиду их специфики внесли изменения и в практику содействия развитию, приоритизацию государственного и институционального строительства.

Доктрина надлежащего управления

Доктрина надлежащего управления (good governance) тесно связана с развитием политической экономии институтов и развития. Главный вопрос: как соотносится экономическая и политическая модернизация и демократизация? Исследования новых институционалистов показали, что институты открытого доступа позитивно влияют на экономическое развитие[31]. Отсюда появляется концепция надлежащего управления, которая постепенно проникает в практику СМР и политические рекомендации международных организаций.

Четкого определения надлежащего развития не существует, оно контекстуально. Под ним чаще всего понимают соблюдение прав человека и гражданина, гарантии политического участия населения, политический плюрализм, эффективность формальных институтов, политических и бюрократических процедур и пр. Более четкое разъяснение доктрины было дано Комиссией ООН по правам человека в 2000 г. Под ключевыми аспектами надлежащего управления понимались транспарентность, ответственность и подотчетность деятельности государственных институтов, возможность участия общества в процессе принятия политических решений. Основными направлениями деятельности по реализации концепции были провозглашены формирование демократических институтов, гарантированный доступ к образованию, здравоохранению и питанию, эффективная законодательная и правоохранительная деятельность правительства, а также антикоррупционная деятельность[32]. С начала 2000-х гг. обеспечение надлежащего управления стало одним из ключевых параметров оценки эффективности предоставления помощи реципиентам.

Партисипативное развитие

Подход партисипативного развития появился еще в 1970-х гг. и указывал на необходимость привлечения и самих менее развитых стран и их населения к принятию решений в сфере СМР, их соучастию в содействии развитию. Позднее он, однако, получил расширенное толкование как развитие «снизу вверх», то есть гражданское общество, различные местные агенты, а не агентства по развитию стран-доноров и международные организации, должны взять на себя инициативу в процессах содействия развитию. Это может подразумевать совместные разработки и управление программами, определение приоритетов СМР, стимулирование инициатив местных сообществ и наделение их полномочиями по контролю и ответственностью за исполнение проектов в сфере развития. Кроме того, важно высказывание альтернативного мнения местными сообществами, что, с одной стороны, позволит лучше учитывать контекстуальные характеристики и отвечать на реальные нужды населения, а также увеличить эффективность помощи развитию, так как местные жители заинтересованы в реализации проектов, так как от этого напрямую зависит качество их жизни. Это уже позволит добиться реальных социальных сдвигов и изменений в менее развитом мире, причем таким образом, чтобы не нарушать сложившиеся институты и ценности населения и одновременно отвечать на его запросы.

Однако такой подход не лишен и определенных проблем. Это прежде всего дороговизна и низкая скорость принятия решений, определения и согласования целей и приоритетов проектов. Кроме того, интересы сообществ могут не совпадать с целями развития и приоритетами доноров (например, такой проблемой может становиться положение женщин) или классового или кастового деления. Для обеспечения экономического роста и устойчивого развития необходимо решение этих проблем, однако они не всегда соответствуют ценностным установкам обществ и могут стать причиной социального недовольства.

Теория «малых дел»

Название данной теории условно (хотя устоявшейся единой теорией ее назвать сложно) и отражает микроэкономический поворот в экономике развития, а также распространение экспериментальных методов, что позволило получить новые знания об эффективности методов содействия развитию. За применение этих методов в экономике развития исследователям А.Банерджи, Э.Дуфло и М.Кремеру в 2019 г. была присуждена Нобелевская премия по экономике.

В своих исследованиях они показали, что люди склонны принимать неэффективные решение или очень консервативны и не склонны доверять новациям, а в результате этого инициативы доноров и НГО не приводят к необходимым результатам (например, люди зачастую предпочитают досуг инвестициям в человеческий капитал). Для сокращения уровня бедности в менее развитых странах необходимо создать у экономических нужные мотивации. В этой связи, по их мнению, НГО и агентствам по развитию стран-доноров необходимо заинтересовывать экономических агентов в принятии рациональных решений, которые будут способствовать росту их благосостояния. Например, подобными мерами может быть субсидирование каких-либо инноваций, информирование и т.п.[33] В то же время такие методики очень затратны и требуют более широкого внедрения экспериментального подхода, не предполагают наличия универсальных «рецептов» в содействии развитию (ввиду контекстуальных различий и разнице в предпочтениях населения различных регионов), что пока затрудняет их широкое применение.

Современные критические подходы

Современное развитие теории зависимости и мир-системной теории

Современные исследования в теории зависимости и мир-системной теории акцентируют внимание на появлении новых измерений эксплуатации менее развитых стран в глобальной капиталистической системе. Многие из них стали следствием глобализации, роста мировой торговли и международного движения капитала, технологического развития.

Так, М.Кастеллс и Р.Ласерна анализируют роль технологий в укоренении глобального неравенства и зависимости менее развитых стран и говорят о феномене «новой зависимости» или «неозависимости»[34]. Они отмечают, что даже тем развивающимся странам, которым удалось перейти к производству продукции с высокой долей добавленной стоимости, например, машиностроения, не удалось выйти из состояния зависимости. Глобализация, распространение ИКТ и структурные социальноэкономические трансформации в странах центра и периферии породили новые формы зависимости и новую форму неэквивалентного обмена в мировой экономике. Менее развитые страны импортируют технологии, а на их основе производят продукцию на экспорт, причем добавленная стоимость технологии производства оказывается существенно выше, чем ставки заработной страны в них. Новый неравноценный обмен, соответственно, возникает уже между товарами и услугами с неравнозначным технологическим компонентом.

Д.Клелланд анализировал глобальные цепочки добавленной стоимости и говорил о феномене неравномерной специализации, связанном с монополистическим положением западных ТНК на мировом рынке. Это позволяет компаниям извлекать так называемую «черную или скрытую ренту». Она возникает в результате экстернализации издержек компании, например, экологических, а также из-за эксплуатации рабочих в незападных обществах, занижению ставок их заработной платы, снижения норм и стандартов безопасности, распространения и поощрения неформальной занятости. Зависимость и неравенство на глобальном уровне проявляются уже не в дополнительной прибыли ТНК, а в снижении цены готовой продукции для потребителей в западных странах. Д.Клелланд называет потребителей стран-центра «глобальной консьюмеристской аристократией» (global consumerist aristocracy), которые, таким образом, ответственны за эксплуатацию рабочих периферии не в меньшей степени, чем сами транснациональные корпорации[35].

Кроме того, современные исследователи марксистского направления говорят о кризисе глобальной капиталистической системы. По мнению С.Сассен, из-за него происходит «выталкивание» жителей менее развитых стран из занятости в экономике. Они вынуждены мигрировать в города и более развитые страны, где они занимают маргинализированное положение, поскольку глобальный капитализм в современную кризисную эпоху, скорее, заинтересован в природных ресурсах стран периферии, а не в его рабочей силе[36]. По У.Робинсону, перенакопление капитала и рост неравенства, свойственное современной кризисной стадии развития капитализма, как на глобальном, так и национальном уровне приводит к росту социальной поляризации, которое уже не может управляться ни национальными институтами, ни структурами глобального управления, что может потребовать создания «полицейских» структур для сохранения контроля над глобальной капиталистической системой[37]. В результате этого даже тем странам периферии, которые добились устойчиво высоких темпов экономического роста, не удалось выйти из состояния зависимости, изменилась только форма их эксплуатации странами центра. Для прекращения зависимости в современном мире им нужна уже не только обеспечение внутреннего рынка товарами собственного производства, а технологическая независимость.

Современные постколониальные теории

Альтернативную позицию в теории развития занимает группа постколоинальных теорий. Они не являются единой теорией, а меж- (и даже мульти-) дисцилинарной группой критических высказаваний/теорий, объектом которых является неравенство, существующее в глобальной капиталистической системе, и маргинализация в ней государств глобального Юга. Постколониальные теории появились во второй половине ХХ века. В центре исследовательской программы находился евроцентризм, связанный с европейским колониальным наследием. Цель исследователей – выразить мнение маргнилизованной в глобальной системе населения глобального Юга, а также критика мейнстрима и глобальной капиталистической системы, так как форма и условия возникновения глобального богатства, концентрирующегося преимущественно в странах Запада, тесно связана и с современной глобальной капиталистической системой и ее самовспроизводством в форме эксплуатации Юга, неравенства и минимизации культурных различий в ходе глобализации, Постколониальные исследователи также упрекают представителей мейнстрим в том, что те осознанно или неосознанно обслуживают интересы глобального капитализма.

Рассмотрим некоторые из ключевых идей, высказываемых представителями постколониальных подходов.

Ими рассматривается роль элит в постколониальных обществах. Представители элиты воспринимаются как продукты европоцентричной системы, интегрированные в ее структуры, но происходят из местного населения. В этой связи возникает проблема: представители национальных элит не интегрированы полноценно ни в глобальную элиту, ни в местную культуру. В результате такой гибридизации элиты возникают такие властные и институциональные структуры, которые оказываются в ловушке неэффективности. У них нет понимания потребностей и доверия к населению, а у населения отсутствует доверие к таким инородным институтом. Выход для элиты часто становится опора на родственные или другие неформальные связи. В результате государственные часто подвержены коррупции, бюрократический аппарат неэффективен, на его содержание уходит значительная часть государственного бюджета. А.Мбембе отмечает, что во время проведения программ структурной адаптации в странах Африки в 1990-е гг. это стало серьезной проблемой для ряда стран, так как они были вынуждены пойти на сокращение государственных расходов. В итоге некоторые из них столкнулись с вакуумом власти[38].

Постколониальные исследователи касаются в своих работах и элитизма самих исследователей: это, как правило, представители «Третьего мира», получившие образование в престижных западных университетах. В этом смысле они «далеки от народа», что становится предметом саморефлексии, в котором исследователи делают акцент на том, что они развивают сет теорий и подходов, который представляет мнение жителей периферии.

Постколониальные теории постулируют отказ от языка мейнстрима социальных наук. Он рассматривается как навязанный незападным обществам в процессе колонизации. Таким образом, возникает необходимость в поиске иных понятий, которые должны отразить поиски и наличие альтернативных путей развития, быть лишены наследия колониального прошлого, связываемого с доминированием Запада. Кроме того, в отличие от мейнстримных практикоориентированных подходов, постколониальные подходы, скорее, рефлексируют о развитии, пытаются показать наличие альтернативных его пониманий, обнаружить то, «что было потеряно, не было сказано или то, что нельзя сказать»[39], что позволит наиболее полно рассмотреть прошлое и настоящее постколониальных обществ.

Ими также рассматривается роль НГО в постколониальных контекстах как агентов «развития». Они видят в их практиках и правилах заимствования из колониального периода, поэтому, по их мнению, в результате вместо помощи они только способствуют укоренению неравенства между развитыми и менее развитыми странами, укореняют представления об их пути развития как уступающему западному. Кроме того, они отмечают неравенство между НГО и местными сообществами в практиках развития: часто даже при желании услышать проблемы местных сообществ, институты развития не могут этого сделать из-за социопсихологических барьеров, существующих между НГО и местным населением.

Важнейшей частью постколониальных подходов является критика «развития» как теоретического и практического конструкта. Можно выделить два основных направления критики – темпоральное и спатиальное.

В темпоральном измерении критике подвергается телеологичность «развития», его понимание как линейного и единого для всех контекстов процесса. Особенно это критика направлена против теории модернизации, которую они также обвиняют в оправдании колониализма и глобального неравенства как неизбежных на пути к «счастливому будущему».

В спатиальном измерении критике подвергается противопоставление между началом и конечной целью «развития» – доколониальным прошлое и глобализованное будущее. В то же время исследователи отказываются от идеализации[40] прошлого и говорят о невозможности возвращения, ими, напротив, подчеркивается значимость и ценность уникальности и разнообразия, существующего в настоящем. Они обращают внимание на то, что глобализация не приводит к увеличению уровня жизни и благосостояния населения, а также указывают на существование современности в разных формах, причем они находятся в неравноправных отношениях. Такое неравноправие порождает существенные проблемы для Глобального Юга. Несовместимость внутреннего и внешнего спроса, например, на ресурсы и политические реформы делает некоторые территории Юга неуправляемыми областями. Некоторые вооруженные конфликты и гражданские войны могут восприниматься как результат движения ресурсов и идей/идеологий по «неровному» глобальному пространству[41], где баланс смещен в сторону государств Севера.

Представители постколониального направления в социальных науках отказываются от теорий универсального характера. Они обращают внимание на контекстуальные особенности отношений в сфере развития, на локальное понимание ценностей и взаимодействие, которое должно признавать и учитывать межкультурные различия, их ценность и равенство различных культур. Постколониальные теории, таким образом, не производятся целенаправленно, а возникает непосредственно из контекстного опыта. Исследователи предпринимают попытка избавиться от исследовательских линз, созданных в западных образовательных центрах, что делает постколоинальные подходы «гиперрекфлексивными», ориентированными на существующие контекстуальные практики.

Критики постколониальных теорий рассматривают их как политизированный «проект», направленный на децентрализацию научного знания (причем не только в сфере развития, это только частный случай). Ставится под сомнения и методологическая основа этих подходов – опора на эмпирические исследования, отказ от строгих и универсальных выводов, что затрудняет практическое применение авторских выводов.

Теория постразвития

Теория постразвития (или антиразвития[42]) является другим значимым направлением критической мысли в теории развития, которое переосмысляет смысловое наполнение понятия «развитие», выступает против его мейнстримного понимания как синонима прогресса. Оно, напротив, рассматривается как проект и идеологию. Исследователи, работающие в рамках теории постразвития, призывает к разрушению этого изжившего себя, по их мнению, интеллектуального конструкта.

Данное направление формировалось под влиянием идей марксизма (в частности, идеи Ф.Энгельса, что совершенствование средств производства ведет не к росту уровня благосостояния, а падению реальных доходов рабочего класса и его маргнилизации), а также структурализма и постструктурализма (в частности, идей М.Фуко).

Так, А.Эскобар, следуя фукидианской традиции, рассматривает понятие развития в контексте ассиметричности отношений власти и знания в глобальной системе (и как продукт таких неравноправных отношений). Он указывает, что «развитие» становится возможным только после того, как какие-то народы признаются «недоразвитыми», а, следовательно, нуждающимися в развитии как в «проекте»[43].

Развитие таким образом является результатом деятельности научных кругов, а также господствующей политической и экономической идеологии. Это означает, что оно является политико- и проблемоориентированным и может быть эффективно только тогда, когда оценивается с позиций господствующей социальной теории. Развитие, таким образом, представляется как социальный конструкт, причем направление и цели развития определяются интересами стран Запада.

Г.Эстева указывает на неоколониальный характер таких «проектов»[44]. Они, по его мнению, в большей степени способствуют не развитию менее развитых стран, а их унификации, сохранению их зависимого положения, экономическому росту в ведущих развитых странах (благодаря связанной помощи и контролю развитых стран над глобальными экономическими институтами, которые формулируют для менее развитых стран рекомендации по проведению экономической политики). Кроме того, результатом содействия развитию часто становится внедрение универсальных рецептов без оглядки на местные институты, традиции и ценности. В.Сакс обращает на разрушительные экологические последствия проекта «развития» для стран Юга, а, следовательно, на необходимость его переосмысления и замены на нечто радикально иное[45].

Что же может прийти на смену современным практикам содействия развитию, по мнению исследователей, принадлежащих к традиции теории постразвития?

Во-первых, это отход от дискурса «развития» и «современности», минимизация культурного, политического и экономического воздействия Запада, рыночных и централизованных авторитарных структур в государствах Юга.

Во-вторых, исследователи говорят о необходимости в альтернативных проектах, которые будут исходить уже непосредственно от стран Юга/менее развитых стран. А. Эскобар считает, что альтернативой развитию должна стать деятельность общественных структур жителей стран Юга, базирующихся на местных традициях, знаниях и практиках и критически относящихся к существующим научным дискурсам[46]. В целом последователи теории постразвития ориентируются на традиционные неформальные институты, антиматериалистические общества, говорят также и о необходимости структурных изменений. Экономическая система, по их мнению, должна базироваться на принципах взаимности и солидарности, политическая – прямой демократии, научная – традиционных знаниях, или по крайней мере на гибридизации традиционных и современных западных научных знаний.

Некоторые исследователи поддерживали политические проекты, нацеленные на «деколонизацию» обществ Юга, например, АЛБА (Боливарианский альянс для народов нашей Америки), создание которого было инициировано Ф.Кастро и У.Чавезом, а также развитие сотрудничества Юг-Юг как лишенного изначальной неравной и дискриминационной основы и не связанного с существующим глобальным истеблишментом развития и находящимися под контролем Запада глобальными институтами.

Критика теории постразвитии в основном связана с непоследовательностью, отсутствием или размытостью собственных рецептов по преодолению отсталости, экономических и социальных проблем менее развитых стран. Представители мейнстримных направлений экономической и политической науки часто рассматривают рекомендации представителей теории постразвития как набор политизированных лозунгов, с трудом поддающихся практической реализации и выставляющих современные практики содействия развитию как направленные на сохранение глобального статуса-кво.

***

С момента своего оформления как отдельного поля научных исследований в середине прошлого столетия теория развития прошла большой путь. Появились как классические мейнстримные, так и «оппозиционные», критические теории, переосмысляющие само понятие развития и даже высказывающие сомнения в его необходимости в мейнстримном понимании. Современные практики содействия развития, конечно, базируются на результатах исследований представителей мейнстрима социальных дисциплин. За последние 60 лет в практики государств-доноров и международных организаций вошли такие рекомендации как содействие институциональному строительству и проведению институциональных реформ, обеспечения в странах-реципиентах стандартов надлежащего управления, приоритизация наиболее проблемных и неустойчивых государств. На протяжении 2010-х гг. на фоне активизации микроэкономических исследований в экономике развития происходит распространение использования экспериментальных подходов, практик партисипативного развития.

Список литературы / References

1. Капица Л.М. Международный институт иностранной помощи // Вестник МГИМО-Университета. – 2011. - №4(19). – С. 70-98.
2. Acemoglu D., Robinson J. Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity and Poverty. New York: Crown Books, 2012. – 544 p.
3. Almond G., Coleman J. (eds). The Politics of Developing Areas. Princeton: Princeton University Press, 1960. – 608 p.
4. Amin S. Accumulation on a World Scale: A Critique of the Theory of Underdevelopment, Vol. 2. New York: Monthly Review Press, 1974. – 648 p.
5. Banerjee A.V., Duflo E. Poor Economics: A Radical Rethinking of the Way to Fight Global Poverty. New York: PublicAffairs, 2011. – 320 p.
6. Buruma I., Margalit A. Occidentalism: A Short History of Anti-Westernism. London: Atlantic Books, 2004. – 165 p.
7. Cardoso F., Faletto E. Dependency and Development in Latin America. Berkeley: University of California Press, 1979. – 227 p.
8. Castells M., Lacerna R. The New Dependency: Technological Change and Socioeconomic Restructuring in Latin America // Sociological Forum. – 1989. – Vol. 4. – No.4. – P. 535-560.
9. Clelland D. The Core of the Apple: Degrees of Monopoly and Dark Value in Global Commodity Chains // Journal of World System Research. – 2014. – Vol. 20. – No. 1. – P. 82-111.
10. Eisenstadt S.N. (ed.). Multiple Modernities // Understanding Change / ed. by Wimmer A., Kössler A. New Brunswick: Transaction Publishers, 2002. – P. 199-218.
11. Escobar A. Encountering Development: The Making and Unmaking of the Third World. Princeton: Princeton University Press, 1995. – 312 p.
12. Frank A. Latin America: Underdevelopment or Revolution. Essays on the Development of Underdevelopment and the Immediate Enemy. New York: Monthly Review Press, 1969. – 409 p.
13. Frank A. Lumpenbourgeoisie: Lumpendevelopment. Dependence, Class and Politics in Latin America. New York: Monthly Review Press, 1972. – 151 p.
14. Grugel J., Hammett D. (eds.). The Palgrave Handbook of International Development. London: Palgrave Macmillan, 2016. – 774 p.
15. Helman G.B., Ratner S.R. Saving Failed States // Foreign Policy. – 1992-1993. – No. 89. – P. 3-20.
16. Higgott R.A. Political Development Theory. London: Groom Helm. 1983. – 144 p.
17. Huntington S. Political Order in Changing Societies. New Haven: Yale University Press, 1968. – 488 p.
18. Inglehart R. The Silent Revolution in Europe: Intergenerational Change in Post-industrial Societies // American Political Science Review. – 1971. – Vol. 65. – No. 4. – P. 991-1017.
19. Inglehart R., Welzel C. How Development Leads to Democracy: What We Know About Modernization // Foreign Affairs. – 2009. – Vol. 88. – No. 2. – P. 33-48.
20. Johnson P., Papageorgiou C. What Remains of Cross-Country Convergence? // Journal of Economic Literature. – 2020. – Vol. 58. – No. 1. – P. 129-175.
21. Keynes J.M. The Economic Consequences of Peace. New York: Hartcourt, Brace and Howe, 1919. – 298 p.
22. Lippman W. What Program Shall the United States Stand for in International Relations? // Annals of the American Academy of Political and Social Science. – 1916. – Vol. 66. – P. 60-70.
23. Mbembe A. Necropolitics // Public Culture. – 2003. – Vol. 15. – P. 11-40.
24. Myrdal G. Asian Drama: An Inquiry into the Poverty of Nations. New York: Pantheon Books, Twentieth Century Fund, 1968. – 2284 p.
25. North D.C., Wallis J.J., Weingast B.R. Violence and Social Orders: A Conceptual Framework for Interpreting Recorded Human History. New York: Cambridge University Press, 2009. – 346 p.
26. Parsons T. Evolutionary Universals in Society // American Sociological Review. – 1964. – Vol. 29. – No. 3. – P. 339-357.
27. Robinson W. Policing the Global Crisis // Journal of World System Research. – 2013. – Vol. 19. – No. 2. – P. 193-197.
28. Sachs W. (ed.). The Development Dictionary; A Guide to Knowledge as Power. London and New York: Zed Books, 1992. – 306 p.
29. Sassen S. Expelled: Humans in Capitalism’s Deepening Crisis // Journal of World System Research. – 2013. – Vol. 19. – No. 2. – P. 198-201.
30. Sauvy A. Trois Mondes, Une Planète // L'Observateur. – 1952. - №118.
31. Sen A. Development as Freedom. New York: Alfred Knopf, 1999. – 384 p.
32. Sidaway J. Sovereign Excesses? Portraying Postcolonial Sovereigntyscapes // Political Geography. - 2003. – Vol. 22. – P. 157-178.
33. Wallerstein I. The Politics of the World-Economy: The States, the Movements, and the Civilizations. Cambridge: Cambridge University Press, 1984. – 200 p.
34. Williamson J. (ed). Latin American Adjustment: How Much Has Happened? Washington, D.C.: Institute for International Economics, 1990. – 445 p.